Неточные совпадения
Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное человеческое чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, то есть когда кто сломает ногу, потеряет честь, лишится любимого
существа и проч., даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то есть сожалению ли, не знаю, но какому-то весьма
сильному и доброму чувству.
Я летом лежал в деревне в кровати, и уже под утро вдруг все мое
существо было потрясено творческим подъемом и
сильный свет озарил меня.
Неужели я потерял навсегда это странное видение, которое отозвалось таким явственным,
сильным, прямо реальным ощущением во всем моем
существе.
Она судорожно сжимала мои колени своими руками. Все чувство ее, сдерживаемое столько времени, вдруг разом вырвалось наружу в неудержимом порыве, и мне стало понятно это странное упорство сердца, целомудренно таящего себя до времени и тем упорнее, тем суровее, чем
сильнее потребность излить себя, высказаться, и все это до того неизбежного порыва, когда все
существо вдруг до самозабвения отдается этой потребности любви, благодарности, ласкам, слезам…
Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали, во-первых, что человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes [всем благородным сердцам (франц.)] свойство любить свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней войны, провинции, а Францию; во-вторых, что,
сильный этою любовью, он сомневается в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными
существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного человека заставить переменить отечество так же легко, как он меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он находит справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
Люди, хорошо знавшие Марью Николаевну, уверяли, что когда во всем ее
сильном и крепком
существе внезапно проступало нечто нежное и скромное, что-то почти девически стыдливое — хотя, подумаешь, откуда оно бралось?.. тогда… да, тогда дело принимало оборот опасный.
Это было одно из тех идеальных русских
существ, которых вдруг поразит какая-нибудь
сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки.
Небо было так ясно, воздух так свеж, силы жизни так радостно играли в душе Назарова, когда он, слившись в одно
существо с доброю,
сильною лошадью, летел по ровной дороге за Хаджи-Муратом, что ему и в голову не приходила возможность чего-нибудь недоброго, печального или страшного.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было
сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих
существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Как ни скрыта для каждого его ответственность в этом деле, как ни сильно во всех этих людях внушение того, что они не люди, а губернаторы, исправники, офицеры, солдаты, и что, как такие
существа, они могут нарушать свои человеческие обязанности, чем ближе они будут подвигаться к месту своего назначения, тем
сильнее в них будет подниматься сомнение о том: нужно ли сделать то дело, на которое они едут, и сомнение это дойдет до высшей степени, когда они подойдут к самому моменту исполнения.
В трезвенном состоянии Ерлыкин имел
сильное отвращение от хмельного и не мог поднести ко рту рюмки вина без содроганья; но раза четыре в год вдруг получал непреодолимое влеченье ко всему спиртному; пробовали ему не давать, но он делался самым жалким, несчастным и без умолку говорливым
существом, плакал, кланялся в ноги и просил вина; если же и это не помогало, то приходил в неистовство, в бешенство, даже посягал на свою жизнь.
Мне случалось быть в положении, требующем точного взгляда на свое состояние, и я никогда не мог установить, где подлинное начало этой мучительной приверженности, столь
сильной, что нет даже стремления к обладанию; встреча, взгляд, рука, голос, смех, шутка — уже являются облегчением, таким мощным среди остановившей всю жизнь одержимости единственным
существом, что радость равна спасению.
Можно судить, что сталось с ним: не говоря уже о потере дорогого ему
существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему
сильному организму он не сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и для него началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными операми, в которых постоянно появлялись то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом, то необыкновенно складные станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года в три совсем порешала).
Лошади
сильные, крепкие как львы, вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть, стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает, луна бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные
существа, другая на лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
— Ольга не считала свою любовь преступлением; она знала, хотя всячески старалась усыпить эту мысль, знала, что близок ужасный, кровавый день… и… небо должно было заплатить ей за будущее — в настоящем; она имела
сильную душу, которая не заботилась о неизбежном, и по крайней мере хотела жить — пока жизнь светла; как она благодарила судьбу за то, что брат ее был далеко; один взор этого непонятного, грозного
существа оледенил бы все ее блаженство; — где взял он эту власть?..
Если мне скажут, что нельзя любить сестру так пылко, вот мой ответ: любовь — везде любовь, то есть самозабвение, сумасшествие, назовите как вам угодно; — и человек, который ненавидит всё, и любит единое
существо в мире, кто бы оно ни было, мать, сестра или дочь, его любовь
сильней всех ваших произвольных страстей.
Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных
существ Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них
сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цынге; последний — между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая.
Оно дает Полиции священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство жалости к несчастному — сие первое движение
существ нравственных, слабых в уединении и
сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по словам древнего Философа.
Я долго считал ее просто ограниченным, тупым
существом, рожденным для рабства, но один случай заставил меня изменить взгляд. Вы, вероятно, знаете, вам, вероятно, сказали, что я пережил здесь одну скверную минуту, которая ничего, конечно, не доказывает, кроме усталости и временного упадка сил. Это было полотенце. Конечно, я
сильнее Маши и мог убить ее, так как мы были только вдвоем, и если б она крикнула или схватила меня за руку… Но она ничего этого не сделала. Она только сказала...
Уже в этом отличении заключается и некоторое противопоставление, и противопоставление это тем
сильнее, чем более самостоятельности признаём мы за своим
существом.
И я, такой большой и
сильный, носил этот погасавший свет в маленьком
существе…
И, — сказать ли? — теперь я ее лучше понимаю и основательнее могу доказать; но тогда я чувствовал ее
сильнее, она более была связана с моим
существом, и даже, кажется, я готов был тогда больше сделать для нее, чем теперь.
Странно мне показалось и то, что Казначеев, говоривший о дяде заочно с благоговением, обращался с его личностью как-то слишком запросто; голос же жены Шишкова (как я догадался), в котором не было заметно никакого уважения, а, напротив, слышалась привычка повелевать, поселил во мне
сильное предубеждение против этой женщины, несмотря на то, что Казначеев уже успел сказать мне, что она добрейшее
существо в мире.
Общее мнение встречает
сильное опровержение и следовательно перестает быть общим; скучный человек остается, по-прежнему,
существом относительным и дьявольски неуловимым.
Но в том-то и задача медицины, чтобы сделать этих слабых людей
сильными; она же вместо того и
сильных делает слабыми и стремится всех людей превратить в жалкие, беспомощные
существа, ходящие у медицины на помочах.
Грех производит мучительную трещину в
существе человека, причем она будет тем глубже, чем
сильнее он овладел человеком.
Итак, он уехал в Петербург, а мы придвинулись к Христе, которая была очень спокойна и даже как бы довольна, что осталась одна, — обстоятельство, которое меня еще
сильнее навело на мысль, что Христя только бодрится, а в
существе очень страдает от невыносимой тяжести положения, которое себе устроила, очертя ум и волю.
Человек есть
существо больное, с
сильной подсознательной жизнью, и потому психопатологии принадлежит решающее о нем слово, хотя и не самое последнее.
С одинаковым правом можно сказать о человеке, что он
существо высокое и низкое, слабое и
сильное, свободное и рабье.
Небесный утилитаризм, столь
сильный в теологии, хронологически предшествует земному, но внутренне и по
существу небесный утилитаризм есть проекция земного утилитаризма.
Он ощутил в груди своей что-то новое,
сильное, что наполнило разом страшной болью и счастьем все его
существо.
Все ее целомудренное
существо привлекало его еще
сильнее, чем это было и вчера, и третьего дня, в тени и прохладе леса, на фоне зелени и зарумяненных солнцем могучих сосновых стволов.
(В действительности амеба — крохотное
существо, видимое только в
сильный микроскоп.)
Схватила в свой
сильный клюв мертвую Галю большая птица и быстро поднялась с нею от земли и озера высоко, высоко к небу. А там уже ждали Галю. Ждали ее прекрасные белые
существа, мальчики и девочки с серебряными крылышками за спиною. Увидели они птицу с мертвою девочкою в клюве, подхватили Галю на руки и понесли в небеса.
Станислава Феликсовна не обращала внимания на спускавшуюся
сильную росу, все
существо ее было полно лихорадочного ожидания. Она напрасно прислушивалась, не раздаются ли шаги. Кругом было все тихо.
Мужчина на всех ступенях общественной лестницы, далеко, конечно, не к чести их
сильного пола, любит в женщине не преданное и любящее
существо, а то, — как ни странно это, — мучительное беспокойство, которое иные из представительниц прекрасного пола, тоже всех ступеней общественной лестницы, умеют возбуждать в них.
Странное
существо — двоящееся и двусмысленное, имеющее облик царственный и облик рабий,
существо свободное и закованное,
сильное и слабое, соединившее в одном бытии величие с ничтожеством, вечное с тленным.
Таков неисповедимый закон природы, такова благая воля Господня, дающая маленьким, слабым
существам великую силу врачевать скорбные раны взрослых и
сильных.
«Мариорица предалась мне, — думает он, увлекаясь чувством прекрасного, пустившего уже во всем
существе его
сильные побеги, — Мариорица моя, но еще не осквернена преступлением.
Антон читал и перечитывал несколько раз все выражения, которые только женщина, мать или другое любящее
существо, умеет расточать с таким простым,
сильным красноречием.
Как не верилось двадцать лет тому назад, чтобы то маленькое
существо, которое жило где-то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же
существо могло быть тем
сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
Ей представлялся муж, мужчина,
сильное, преобладающее и непонятно-привлекательное
существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир.